Из поездки летом 1926 года

Получив поручение от Дальневосточного краевого статистического управления произвести статистико-экономическое и отчасти этнографическое обследование туземного населения по побережью Японского моря, я выехал на пароходе «Алеут» 13 июля 1926 года.

Район моей работы лежал – на юге от речки Един и на севере – до реки Копи. Мне надо было подняться вверх по рекам – Едину, Самарге, Нельме, Копи. На первых трёх живут туземцы удэ, а на Копи – удэ и орочи. Помимо туземцев, в моём районе я должен был обследовать также и русское население, рыбалки, торговли и промыслы.
Пройдено мною три реки: Един, Самарга и Нельма до последнего на них туземного стойбища. Обследовано всего 13 стойбищ, 17 русских и корейских поселений, преимущественно на берегу моря, 7 японских рыбалок; всего с 1439 человеками населения, 773 мужчин и 666 женщин, помимо служащих правительственных учреждений и рабочих на лесозаготовках Дальлеса; на протяжении около 450 вёрст.
Начиная от бухты Владимира и до Советской гавани, всё побережье Японского моря лишено совершенно бухт и сколько-нибудь защищённых мест для стоянки пароходов во время ветра. Всё побережье совершенно открыто. Но наиболее скверным местом для остановок парохода является, вероятно, Самарга. И наш пароход, с большими трудностями, кое-как, смог высадить в Самарге только пассажиров, изрядно подмокших при этой трудной операции. Багаж наш и груз выгрузили только на обратном пути, через неделю.
Следует ещё помнить, что побережье наше от бухты Тетюхе и до Советской гавани сносится с внешним миром только при посредстве парохода, а если пароход почему-либо не пришёл, население обречено на полную изолированность. Телеграфа здесь нет. Прибытие парохода – на всём побережье праздник.
Завидев пароход или заслышав его свисток, всё население того или иного пункта спешит на берег, все работы бросаются. Женщины одеваются в лучшие костюмы. С нетерпением ждут первой шлюпки с парохода, ждут новостей, писем, газет, наконец, товара в свои кооперативы. Нередко неприход парохода влечёт за собой недоедание жителей, голодовку. Своего хлеба побережье почти не имеет, особенно северная часть его. Обычно, до Даты побережье обслуживает «Алеут»; он здесь желанный гость, его часто ругают, но ждут с нетерпением. Его хорошо знают даже дети, гудок его всем знаком; вид его даже ночью не скроется от взора жителя.
На пароходе от фельдшера (Копылова) из с. Амгу мне пришлось слышать, что в окрестностях их села есть две пещеры, в которых имеются остатки древнего человека.
Село Самарга расположено на берегу моря, в трёх километрах от устья реки того же названия, среди стариц последней. Одна часть его вытянулась на береговом валу, а вторая – по низкому болотистому месту, среди разбросанных там и сям корявых, испорченных ветром и водой почвы, лиственниц. Хорошей питьевой воды село не имеет, её берут из старицы реки, куда из дворов стекает и просачивается навозная жижа и выливаются помои. Только часть домиков, расположенных дальше от берега моря, к лесу, пользуются водой из ручья, где вода много лучше. Постройки разбросаны без особого плана, – селились кто где находил для себя удобнее. Во время наводнения почти всё село заливается водой и тогда жители спасаются на лодках, на возвышенных местах берегового вала.
Самарга – административный центр. Здесь находится сельсовет, контора «Дальлеса» с большим штатом служащих, пограничный пост, школа с двумя учителями, фельдшерский пункт на 6 коек (обслуживающий, главным образом, «Дальлес»); имеется кооперативная торговля, одна китайская лавка. Здесь же находится Гроссевическая таможня; курьёзно, что самаргинский лесничий живёт в с. Гроссевичах. При Совете производятся почтовые операции. Имеется клуб и площадка для детей. Школьное здание неважное, стоит среди поля, с разбросанными пряслами городьбы, не видно кругом ни одного кустика, никаких надворных построек, внутренность школы заставляет желать многого.
Жителей в Самарге, кроме рабочих «Дальлеса», а их число доходит временами до 600 человек, и служащих правительственных учреждений – 185 душ обоего пола при 44-х домохозяевах. Население тесно связано с существованием в Самарге «Дальлеса» и его работой, а прежде кормилось работой на японской концессии. Прекрати работу «Дальлес», населению нечем будет жить; оно вынуждено будет покинуть неуютные берега устья Самарги.
Земледелием занимаются мало, скота, лошадей держат тоже не много. На всём побережье крестьяне жалуются, что их пашни страшно засоряются растением, которое они называют «карлыком». Карлык появляется на новой пашне уже на второй год. И в некоторых случаях карлык собирается больше, чем зерна хлеба. Способов борьбы с ним пока ещё население не знает. Карлык – растение из семейства гречиховых, семена его походят на семена гречихи.
Раболовством, охотой тоже почти не занимаются. Есть одна рыболовная артель, которая объединяет всего около десятка домохозяев. И приходится удивляться, как живут люди без прочной экономической базы.
Свою работу обследования экономического состояния населения я начал с юга, с реки Едина. Река Самарга в отдалённые времена впадала в море не там, где она теперь имеет своё устье. Около самого моря она разделяется на два рукава, идущие параллельно морскому берегу на север – к реке Адими, километров на семь, и на юг – к реке Едину, тоже километров на пять-шесть. Эти рукава оканчиваются слепо и не имеют истоков в море; их от моря отделяют береговые валы, покрытые мелкой галькой или сыпучими песками. Движение пешком и на лошадях по этим береговым валам крайне тяжело и затруднительно, особенно на юг, в сторону реки Едина.
При помощи южного рукава – старицы Самарги, сначала на лодке, а затем пешком по вязкому песку и гальке добрался я до деревни Единки, находящейся в 3-4 км от устья реки того же названия. От с. Самарги до Единки считают около 12 километров.
В Единке 36 дворов, 192 человека населения, исключительно русские; основано село 3-4 года назад. Есть переселенцы из Европейской части Союза, из Симбирской губернии, которых местные условия жизни не удовлетворяют. Они уже соображают, как бы распродать последние остатки своего немудрого хозяйства и поскорее вернуться на старые места. Есть выходцы из Сибири и из южных частей Приморья. Прочных хозяйств нет, все бедняки, живут покупным хлебом, кое-как кормятся, но начинают сеять хлеба и надеются на лучшие времена. Земельные угодья хорошие, хорошо родится картофель, с десятины снимают до 800 пудов и более.
Все продукты покупают в с. Самарге, сообщение плохое, особенно летом, ездить приходится валом по берегу моря. Собьётся хозяин на мешок муки, едет в Самаргу на своей лошадке. Доехал до устья р. Самарги, здесь оставляет лошадь, сам на лодке перевозчика за 20 коп. перебирается на другой берег реки. Идёт пешком три версты до села Самарга. Купил муки. На себе мешок в пять пудов не унесёшь до перевоза, надо за подводу платить 22 руб. 50 коп., так как путь сюда идёт по вязкой мелкой гальке, дорога скверная. За перевоз опять 20 коп.; на другой стороне ждёт своя лошадь. На частной лодке перебираться нельзя, перевозчик сердится, ему с подряда сдана переправа. Очень уж обижаются единовские крестьяне на перевоз. «Пошёл бы когда в Самаргу за какой мелочью, за письмом, а тут за перевоз отдай 40 коп., а это почти два фунта мыла, копейки то ведь у нас маленькие», – говорят они.
Ходатайствуют они об открытии школ. Как ни бедны единкинцы, однако столковались и строят водяную общественную мельницу. Есть у единкинцев охотничья ячейка, думают промышлять зверя. За зиму 1925-1926 года добыли всем селом 522 белки, 24 колонка, 3 соболей и 2 лисицы – вот и весь промысел. Есть в Единке баптистская община, объединяющая 18 душ обоего пола с детьми.
В 8 км вверх по реке Едину, на левом берегу его, на поляне среди леса, в порядке расставлены пахнушие смолой, новые ещё совсем, за заборами, избы староверческого селения Перетычихи. Их здесь 24. Перетычихинцы переселились сюда с Уссури в сентябре прошлого года, прямо в тайгу, а теперь, благодаря сплочённости и трудолюбию и, конечно, известной хозяйственной обеспеченности, обстроились и распахали необходимую площадь под пашню, расчистили покосы. Строят водяную мельницу. Живут сытно и тепло. Народ крепкий физически, рослый, здоровый. «Люты у нас мужики на работу», – говорит одна хозяйка. Хвалят угодья. «На Уссури хуже жилось, тесно было. А здесь просторнее, хлебушко ладный растёт, да и скотине привольнее здесь, травы хорошие, сытные. Придёт с поля скотина, ночью стонет, тяжело ей сердечной, так накормится за день, в кожу плохо влезает», – говорят староверы.
Всего в Перетычихе 136 душ населения. Перетычиха также связана с Самаргой, туда приходится ездить за покупками.
Река Един имеет в длину, от её устья до истока, около 100 км. На лодке можно подняться километров на 75. Удэ говорят, что от вершины Едина до истока Бикина не более 2-3 км. По Бикину, в верховьях его, есть два китайских посёлка – Лоха и Тангату. Един справа в себя принимает притоки – Андасу (около 30 км длиной), Тунка (до 30 км), Дэка (до 30 км); слева – Эге (20 км), Дюго Эге (15 км), Джагдасу (15 км), Ичеги (10 км), Беа (20 км), Тала (50 км), Чобясами (30 км).
По р. Едину живут удэ – народ маньчжурского происхождения. Сами себя они называют удэ, а их соседи за Сихотэ-Алинем – гольды называют их удэхэ, так, по крайней мере, они говорили. Их же близкие родственники орочи, живущие севернее, по рекам Копи, Хади, Тумнин и др., именуются удэ-кяка, а они орочей – пя (пяка). В памяти стариков, как повествование от дедов, сохранилось воспоминание о переселении орочей и удэ из Маньчжурии.
Различие между удэ и орочами существует; видимо, это две ветви одного и того же народа; друг друга они разделяют. Когда спрашиваете, в чём же разница: «Наша рубашка мало-мало другой», – говорят они. Это значит, есть различие в костюме и орнаментах на них. Есть некоторое различие и в языке.
Тем не менее, друга друга они понимают и, надо полагать, что между ними всё-таки больше сходства, чем различия. Удэ с Самарги перекочёвывают на Копи к орочам, отлично понимают друга друга и уживаются дружно. В этом отношении приходится не согласиться с И.А. Лопатиным. Он говорит в своей статье на стр. 20 в «Вестнике Маньчжурии» № 8-10 за 1925 год: «язык орочей настолько отличается от языка удэхэ, что орочи скорее понимают амурских гольдов и ольчей, чем удэхэ».
Численность удэ по Едину обоего пола с детьми в настоящий момент равняется 31 мужчине и 12 женщинам.
Удэ – охотники, рыболовы. Базой их материального благосостояния является охота. Рыболовство даёт им юколу, вместо хлеба и корм собакам, единственному домашнему животному. Исчезновение зверя, вследствие хищнической охоты и, ещё больше, от повсеместных лесных пожаров, привело удэ в состояние духовной подавленности, угнетённости. В прежние времена один охотник мог добыть за зиму 20-30 соболей, а теперь хорошо, если он за то же время убьёт 2-3, редко 5. Умственное превосходство его соседей – китайцев, русских – и их технические завоевания, которыми обставлена их жизнь, ещё более усиливают состояние апатии удэ.
Первое впечатление от этого народа – загнанность, забитость, задавленность, покорность судьбе и в то же время кротость, приветливость к пришельцу. Называет удэ всех «друга», думая, что и его считают другие тоже другом. Тем не менее, удэ по природе не глуп, не ограничен, напротив, он наблюдателен, искусен в деле охоты и рыболовства, смышлён, быстро ориентируется даже в вопросах, чуждых его жизни. Удэ, принятые в число рабочих лесоустроительных партий, быстро охватывают суть дела и работу свою ведут быстро и исправно. В этом отношении они, как будто, превосходят даже русских рабочих. Так, по крайней мере, говорил о них руководитель лесоустроительной партии на р. Самарге.
Одежда удэ шьётся в настоящее время из русских бумажных тканей. Мужчины и женщины носят длинный халат с узкими рукавами, застёгивающийся на правой стороне груди. Грудь его, наружный борт и низ украшаются красиво подобранными рисунками и орнаментами. Подол у женщины украшен нашитыми металлическими бляшками и пуговицами. Особенно внимательно отделаны халаты, конечно, женщин. Мужчины и женщины носят штаны, а на ноги надевают унты, мягкую обувь из кожи сохатого. Голова покрывается платком, кепкой, шляпой, иногда шляпой из бересты. Мужчины чаще носят русскую рубашку, они же в большинстве коротко стригут волосы. Женщины заплетают волосы в две косы, складывают вдвое, обвивают их красными шнурками, иногда с кистями. Косы эти свисают по сторонам впереди головы. Мужчины с длинными волосами тоже нередко заплетают две косы и обвивают шнуром. Некоторые носят европейские костюмы. Мужчины и женщины носят браслеты и кольца. Прекрасная половина племени удэ особенно любит эти украшения, в ушах можно видеть по двое-трое массивных серёг в виде колец; небольшие серьги носят в ноздрях.
Удэ знают, что их численность становится с каждым годом всё меньше и меньше.
По р. Едину мужчины численно превышают женщин более, чем в два раза (31:12). В возрасте от 16 до 25 лет, то есть в тот период, когда люди обычно женятся и выходят замуж, по Едину мужское население превышает женское в пять раз, по Самарге в два раза. Женщин не хватает у себя в долине; из соседних долин тоже брать не всегда можно, так как в большинстве роды находятся в родстве друг с другом.
На Едине живут четыре рода: 1) Аянка – 1 семья, 2) Сюляндига – 2 семьи, 3) Саманджига – 3 семьи, и 4) Дюанка – 1 семья; на р. Самарге тоже четыре рода: 1) Камджига – 15 семей, 2) Куенка – 2 семьи, 3) Сюляндига – 4 семьи, 4) Каза – 1 семья; на р. Нельме живёт один род Каза – 3 семьи. Из этого видно, что удэ Едина и Самарги населены, главным образом, родственными родами, при этом роды Сюляндига и Каманджига считаются очень близкими родственниками и вступать в брак представителям этих родов друг с другом не допускается. Брать жён на Нельме из рода Каза тоже не приходится, так как их там нет. И удэ Едина и Самарги за женой должен путешествовать на север, на Копи, Тумнин, Хади или на Хор, за Сихотэ-Алинь. Но для того, чтобы обзаводиться семьёй, нужны деньги, имущество, чего у удэ Едина нет; он еле-еле себя-то прокармливает. Там же, где это возможно, мужчины берут по две жены, чтобы иметь больше детей. На Самарге мы находим в четырёх семьях по две жены; на Едине же этого не наблюдается вовсе, так как удэ этой реки отличаются значительной бедностью. В определённых случаях можно видеть, что в той или иной семье живёт девочка-приёмыш и воспитывается, как невеста сына или брата хозяина. Когда же она достигает положенного возраста, то становится женой.
По обычному праву удэ, жена брата, в случае смерти мужа, переходит в жёны к следующему по старшинству брату. Отсюда можно видеть нередко некоторые несоответствия в возрасте мужа и жены. Так, на Едине, Ляндюга Саманджига, хозяину юрты в Эге, 38 лет, а его жене Эту – 50 лет. Она перешла к Ляндюга от его умершего брата, он же получил с женой себе в сыновья четырёх племянников в возрасте от 23 до 30 лет. Сам же Ляндюга имеет от Эту одного мальчика 11 лет. Между прочим, Эту больна туберкулёзом и уже не встаёт со своей жёсткой берестяной постели; она безропотно, как все лесные обитатели, молча и покорно умирает, выплёвывая в берестяную плевательницу у её изголовья свои разрушающиеся лёгкие.
Все четыре взрослые сына Эту и Ляндюга холосты, так как жениться не могут, из-за своей крайней бедности.
Как, однако, ни задавлен нуждой удэ, он, тем не менее, ищет выхода из своего тяжёлого материального положения. Он понял, что надо искать новые формы жизни и к ним переходить. Понемногу удэ переходит к упрощённым формам сельского хозяйства – к огородничеству. Этот поворот в укладе жизни произошёл уже на Едине среди наиболее бедных и задавленных нуждой удэ: все они имеют небольшие огороды от 1 / 6 до 1 / 10 десятины. На Самарге из 22 семей обзавелись огородами только четыре семьи; на реке Нельме из трёх семей – две.
Сеются, главным образом, картофель, лук, редька, капуста, немного, как лакомство, морковь и другое. На одном огороде пестрели четыре небольших полоски опийного мака. Огороды вызвали необходимость постройки рубленных зимних изб, где можно легче сохранять собранные овощи, а чтобы оберегать эти запасы от мышей и крыс, надо обзаводиться кошкой. Кое-где у летних юрт можно видеть одиноко бродящую курицу или петуха. Но куры пока не выживают долго. Не зверь уничтожает или собаки, а сами гибнут. Зерна у удэ почти нет и курицы кормятся рыбой. Это, видимо, у птицы вызывает какую-то болезнь и она мрёт.

(Продолжение следует)

А.А. Емельянов