Увидев, наконец, пепелище на месте разграбленной страны СССР, нынешние политики активно заговорили о необходимости национальной идеи, духовного единства и т.п. Мне трудно понять, какая национальная идея может объединить нынешнего пенсионера и ограбившего его «приватизатора»? Или мелкого предпринимателя и госчиновника-бюрократа? Но есть более близкие нам понятия, в которых легче разобраться.

Меня давно занимал вопрос о духовных особенностях жителей той или иной местности (региона). Они есть. Вполне обоснованно не любят москвичей, за жлобство и страсть к наживе. А существует ли, например, тернейская «порода» людей? Есть ли отличительные признаки у нашего небольшого социума, которые отличают нас от всех прочих? Для меня ответ ясен – есть. Истоки этих особенностей вижу в естественности для многих из нас таёжной жизни, она привычна для большинства тернейцев.
От таёжной жизни идёт добродушие (в тайге от одиночества или недостатка общения любому гостю рады), готовность помочь и многое прочее. Тернейцы отличаются от горожан. У нас своеобразное духовное состояние: мы способны воспринять огромность тайги с её самобытностью, быть в ней своими. В то же время мы тянемся к цивилизованной жизни, которой свойственно подспудное отторжение дикой природы. Как характерную черту тернейца я давно заметил отсутствие дремучего провинциализма.
По-моему, заметно, что горожанин, выезжающий «на природу» (о потребности этого я говорил), чувствует себя в таёжном мире гостем. Она для него не знакомая, а значит чужая. Для охотника, которому на путике знаком каждый пень, а на участке – каждый угол, тайга своя, а значит родная. Для уроженца, скажем, Максимовки, с детства знающего ближние и дальние окрестности, это родина. Женщина становится родной, когда её познаешь. Так вот признавая, что средний тернеец достаточно симпатичный человек, не вдаваясь в рассуждения о семантической связи любви и знания, скажу сразу: мы – маргиналы. Мы не знаем истории чудесного места планеты, в котором живём. А отсюда (нет знания – нет любви) происходит наше варварское отношение к нему.
Благодаря В.К. Арсеньеву я знаю, что ключ «Иван Иваныч», который находится напротив Пионерского и Дубков, под старой телевышкой, назван так по имени китайца, убитого как сволочь, истреблявшая изюбров ради хвостов (ему забили ими рот).
Вообще-то представить трудно, это сколько ж зверя было вокруг Тернея, что подлый китаец бил их десятками неподалеку от своей фанзы.
А кто знает, кем были Монькин или Носарев (по ним названы притоки реки Таёжной)? А что за Пётр Иванович охотился на ключе «Петрованов» возле Малой Кемы? И многое другое, что оживляет и одухотворяет окружающее нас.
Древняя история района очень интересна. Нижняя часть долины Джигитовки – сплошные неолитические поселения. Чжурчженьская крепость на Куналейке – средние века. Но Бог с ними, мы не знаем даже новейшей истории. И с уходом людей, которые ещё могли вспомнить и рассказать, как заселялся район, чем жили люди, возникает провал в народной памяти. И это сказывается не только на нашем нравственном облике. Мы теперь – «Иваны, родства не помнящие». Это имеет прямое отношение и к будущему района, т.к. исторические предпосылки всегда учитывались экономистами.
Перебирая свои бумаги, я нашёл копию статьи из журнала «Экономическая жизнь Дальнего Востока» за 1927 год, которая пригодилась мне в работе. Предлагаю редакции перепечатать её полностью, так как она позволяет представить жизнь района, какой она была 80 лет назад. Может, это заинтересует школьников, и они напишут историю района, каждого села, чтобы нынешние и будущие тернейцы знали прошлое этой земли и по-хозяйски относились к ней.
Игорь ПАРПУРА