Многие читатели наверняка не забыли
воссозданную нами не так давно первую страницу
«Ударника Тернея» за апрель 1934 года. Вся
она была посвящена насущным заботам производства
в районе. Одна заметка на той странице рассказывала
о подготовке к весеннему севу, ещё одна –
об ударной работе лесозаготовителей. А в трёх
остальных говорилось о трудовых буднях рыбаков.
Каким бы таёжным ни был во все времена наш
район, в те годы он по праву считался в первую
очередь рыбацким. Что же произошло за эти
семьдесят лет, почему район начисто утратил
былую рыбацкую славу? Как вернуть её и что
для этого надо делать? Не очень праздничные
вопросы. В канун Дня рыбака мы разговариваем
об этом с заведующим Тернейской научно-исследовательской
станцией ТИНРО-центра Игорем Захаровичем ПАРПУРОЙ.
- Таких рыбоколхозов, как упомянутый
в старой газете «Амгинский рыбак», было тогда
в районе целых двенадцать. Была также дюжина
небольших рыбозаводов, как привязанных к колхозам,
так и автономных. Плюс два крупных рыбокомбината
– Адиминский и Мухтухинский (в Пластуне).
Вся жизнь этих активно работавших, развивающихся
и вполне процветающих предприятий целиком
и полностью базировалась на прибрежном рыбном
промысле.
В силу целого ряда причин в пятидесятые годы
прошлого века прибрежный лов в наших краях
был незаслуженно забыт. Среди этих причин
было много субъективных, а если говорить об
объективных, то можно наверняка назвать лишь
одну – переориентирование отечественной рыбной
отрасли (и в первую очередь на Дальнем Востоке)
на экспедиционный лов в далёких широтах со
сдачей уловов на рефрижераторы и плавбазы
и с переработкой их прямо на плавзаводах.
Прибрежный промысел при этом не запрещался
и не отменялся, но был явно обделён вниманием
и субсидиями. Некоторые ссылаются на массовый
уход из наших вод сельди-иваси, но промысел
здесь всегда был многовидовым, и объектов
добычи было предостаточно.
- Так было повсюду?
- Честно говоря, да. Это была общая тенденция.
Но не везде дело свернули так круто. Кое-где
прибрежный лов по-прежнему процветал (примеры
тому были и есть в соседнем с нами Совгаванском
районе), а у нас сразу захирел и быстро сошёл
на нет.
Единственный оставшийся к тому времени рыболовецкий
колхоз, сменив ориентиры, замахнулся на океанический
промысел за сотни и тысячи миль от родного
дома. А единственный оставшийся рыбокомбинат
в Светлой для поддержания объёмов производства
брал с океанских плавбаз рыбу, выловленную
за тремя морями. И когда пришёл дикий капитализм,
одним из первых в районе рухнул и потерял
то, что наживалось годами и десятилетиями,
именно колхоз «Огни». Можно только гадать,
что могло бы случиться с десятком прибрежных
артелей (если бы они на тот момент существовали),
но одно ясно: такого разового отсечения района
от прибыльной отрасли не произошло бы. Увы,
о прибрежном лове к тому времени успели забыть
начисто.
- Но не навсегда же.
- Возрождение прибрежного промысла вновь началось
лишь во второй половине 90-х годов. К тому
времени было забыто и утрачено многое – технологии,
оборудование, навыки. Словом, мы потеряли
бесценный старый опыт, а новый приходилось
нарабатывать с нуля.
- Каковы потенциальные возможности
прибрежного промысла? Какими могут быть предельные
объёмы добычи?
- Давайте для начала вернёмся в тридцатые
годы, посчитаем там. На колхоз тогда давалось
плановое задание в среднем 5 тысяч центнеров
(500 тонн). Умножаем на 12 – это уже 6 тысяч
тонн. Плюс то, что комбинаты промышляли своими
силами. В общем, добывалось рыбы порядка 10-15
тысяч тонн ежегодно - для района цифра внушительная,
довольно большие объёмы добычи. Это и есть
нормальное прибрежное рыболовство. И тут не
нужно сопоставление с более поздними «Огнями»,
которые занимались океаническим промыслом,
где, конечно, счёт шёл на сотни тысяч тонн.
Тут несопоставимые объёмы. Но это была и не
наша рыба. Хозяйственная политика страны строилась
на освоении океанских просторов и океанских
ресурсов. И в жертву было принесено прибрежное
рыболовство. Сегодня колоссальная нагрузка
на океанические ресурсы сказалась, и уловы
у нас упали.
И оказалось вдруг, что прибрежье у нас, во-первых,
не освоено и в связи с этим, во-вторых, фактически
не изучено. Ресурсы его практически не используются.
А они сегодня не меньше, а даже больше, чем
раньше. И ловить можно значительно больше,
чем в 20-30-е годы, хотя дай нам Бог освоить
даже те объёмы. Надо только не наваливаться
на какой-то один вид, как это случилось несколько
лет назад с крабом. Выловили его чужие, не
местные фирмы – нахраписто, быстро и подчистую.
Слава Богу, в море трудно уничтожить что-либо
полностью, но теперь в добыче краба у наших
берегов предстоит «перекур» лет на десять.
Характерным признаком прибрежного промысла
является его многовидовая структура. В стране
же в последние советские десятилетия всё строилось
на одновидовых способах добычи. Если минтай,
то только минтай, если сельдь, то только она.
А прибрежный промысел – это по определению
многовидовой промысел.
- Он здесь таким прежде и был, не
так ли?
- Да. Разумеется, были какие-то акценты. Скажем,
во время массового хода какого-нибудь вида
концентрировались силы именно на него. Но
это разовая перегруппировка сил, причём и
в это время другими видами рыбы не пренебрегали.
Ну, и была порой какая-то, не очень уж сильно
выраженная, специализация того или иного колхоза.
Я много занимался проблемой прибрежного лова
в начале 90-х годов. Тогда, после капиталистической
революции, идея «прибрежки» вновь стала очень
заманчива, а значит, и актуальна. Тем более
что в начале 90-х началось наше общение с
Японией, мы начали экспорт морского ежа, стали
смотреть и учиться у японцев. И тут мы увидели,
что у нас это вообще нетронутое направление
для развития.
Тернейский район был в данном отношении белым
пятном. Особенно если учесть возможности не
только сугубо прибрежного (лодки, боты, ставные
невода), но и так называемого ближнего морского
промысла – судами типа РС и МРС, а то даже
и СРТ. Наши ресурсы – в первую очередь для
ближнего морского промысла.
- Есть какая-то принципиальная разница
между этими двумя видами лова?
- Большой разницы, в сущности, нет, зато много
общего. Различие лишь в оснащённости судами
и в степени удалённости рыбалки от черты прибоя.
А в принципе оба подходят под определение
«прибрежки» – сдача и переработка продукции
на берегу. Там, где ловят. Ловить можно в
радиусе ста-двухсот миль, но переработка должна
идти непременно на своём берегу.
- Что входит в понятие прибрежной
зоны?
- Вся зона моря до глубины 30 метров, так
называемая циркум литораль. Это наиболее населённая
зона, это роддом, это детсад для огромного
числа рыб и морских животных. И это та самая
посудная лавка, куда пускать слона в виде
СРТМ с тралом – нельзя. Здесь нужно работать
очень аккуратно.
Одновременно это и самая богатая по продуктивности
зона моря. Это репродуктивная зона. Из 130
видов рыб, которые обитают в ней у побережья
района, 70 здесь же размножаются. Многие мигрируют:
приходят сюда с глубин, чтобы отнереститься
на отмелях, и уходят опять. Об этом долго
можно говорить, в газете места не хватит.
…Мы тогда, в 1995-1996 годах многое сделали.
В районе появилось около двух десятков малых
рыбных предприятий. Было понятно, что в одиночку
им не выжить, что без кооперации не обойтись,
что необходимо объединение. Решили создать
районную ассоциацию, я её возглавлял. Мы шли
к тому, чтобы работать каждому самостоятельно,
но иметь совместные базы обработки и переработки.
Тогда объектом № 1 стал морской ёж. Его добывалось
порядка 800 тонн в год. Мы вели согласованную
экономическую политику, чтобы удерживать цены,
не допускать демпинга, – этим мы занимались
всерьёз, и дела шли очень неплохо.
Затем наступили другие времена. И на сегодня
мы имеем то, что имеем, - затянувшуюся клиническую
смерть нашей районной рыбной промышленности.
События этого года ужасны: то, что было сделано
большим трудом – угроблено злым вмешательством
сверху. А ведь в Тернее появились, было, два
предприятия, работоспособных и прекрасно работавших.
О том, как «Прибой» прекрасно работал, все
знают. А второе – это рыбозавод «Северный»,
который был оборудован на берегу, на месте
мехцеха «Огней». Хозяева поставили там две
японских морозилки, холодильную камеру, обрабатывающую
линию. То есть с причала можно было подавать
рыбу прямо в цех, где она обрабатывалась,
замораживалась. Планы у коллектива были большие,
но делёжка квот, которую учинили в этом году,
обанкротила и это предприятие. Два хороших
действующих предприятия были обанкрочены и
разорены. С горечью можно сказать по этому
поводу и так: Терней потерял около полутора
сотен добротных и перспективных рабочих мест.
- Можно ли надеяться, что положение
всё же изменится к лучшему?
- В первую очередь, необходимо, чтобы кончились
вакханалия, произвол и кумовство при распределении
квот добычи. Такие подножки трудягам и энтузиастам
делать нельзя – это и предприятия губит, и
веру людей в элементарную четность и справедливость
убивает. Краевой суд вроде бы разобрался с
ситуацией, но ведь, по приговору, она признаётся
незаконной только с момента вступления в силу
решения суда. О каком-то возмещении ущерба,
начиная с момента принятия незаконного постановления,
нет и речи. Чиновничий беспредел фактически
остался безнаказанным, хотя целый ряд перспективных,
но кому-то неугодных предприятий был безжалостно
разорён. Каково им теперь подниматься на ноги?
И поднимутся ли? Хотелось бы надеяться, что
у наших мужиков хватит сил и способности вновь
заявить о себе.
Вторым условием для выживания я бы назвал
освоение новых объектов промысла. Тогда, глядишь,
чиновники, выдумывающие всё новые и новые
запреты и рогатки, не смогут за нами угнаться.
А перечень объектов, которые у нас вообще
не осваиваются, очень велик. Назову
навскидку хотя бы лобана, анчоуса, ракушку
мерценарию. И ещё множество видов морских
обитателей, которые озолотят того, кто займётся
их добычей и переработкой.
Я в конце 90-х делал осторожные (и, поверьте,
реальные) прикидки – в районе ежегодно прибрежным
промыслом можно давать продукции примерно
на 7 миллионов долларов без ущерба окружающей
среде. Это то, что называется устойчивым использованием
ресурсов. Вещь вполне осуществимая. Если по-настоящему
подойти к делу – район опять стал бы рыбацким.
А на мой взгляд, это и есть его главное предназначение.
Беседу вёл Юрий ШАДРИН
